Неточные совпадения
Илья Ильич лежал небрежно
на диване,
играя туфлей, ронял ее
на пол, поднимал
на воздух, повертит там, она упадет, он подхватывает с
пола ногой… Вошел Захар и стал у дверей.
А иногда он проснется такой бодрый, свежий, веселый; он чувствует: в нем
играет что-то, кипит, точно поселился бесенок какой-нибудь, который так и поддразнивает его то влезть
на крышу, то сесть
на савраску да поскакать в луга, где сено косят, или посидеть
на заборе верхом, или подразнить деревенских собак; или вдруг захочется пуститься бегом по деревне, потом в
поле, по буеракам, в березняк, да в три скачка броситься
на дно оврага, или увязаться за мальчишками
играть в снежки, попробовать свои силы.
— И я добра вам хочу. Вот находят
на вас такие минуты, что вы скучаете, ропщете; иногда я подкарауливал и слезы. «Век свой одна, не с кем слова перемолвить, — жалуетесь вы, — внучки разбегутся, маюсь, маюсь весь свой век — хоть бы Бог прибрал меня! Выйдут девочки замуж, останусь как перст» и так далее. А тут бы подле вас сидел почтенный человек, целовал бы у вас руки, вместо вас ходил бы по
полям, под руку водил бы в сад, в пикет с вами
играл бы… Право, бабушка, что бы вам…
Часто, выбившись из сил, приходил он отдыхать к нам; лежа
на полу с двухлетним ребенком, он
играл с ним целые часы. Пока мы были втроем, дело шло как нельзя лучше, но при звуке колокольчика судорожная гримаса пробегала по лицу его, и он беспокойно оглядывался и искал шляпу; потом оставался, по славянской слабости. Тут одно слово, замечание, сказанное не по нем, приводило к самым оригинальным сценам и спорам…
Дети
играют на улице, у берега, и их голоса раздаются пронзительно-чисто по реке и по вечерней заре; к воздуху примешивается паленый запах овинов, роса начинает исподволь стлать дымом по
полю, над лесом ветер как-то ходит вслух, словно лист закипает, а тут зарница, дрожа, осветит замирающей, трепетной лазурью окрестности, и Вера Артамоновна, больше ворча, нежели сердясь, говорит, найдя меня под липой...
…Пастух хлопает длинным бичом да
играет на берестовой дудке; мычание, блеянье, топанье по мосту возвращающегося стада, собака подгоняет лаем рассеянную овцу, и та бежит каким-то деревянным курцгалопом; а тут песни крестьянок, идущих с
поля, все ближе и ближе — но тропинка повернула направо, и звуки снова удаляются.
В то самое время, как Гарибальди называл Маццини своим «другом и учителем», называл его тем ранним, бдящим сеятелем, который одиноко стоял
на поле, когда все спало около него, и, указывая просыпавшимся путь, указал его тому рвавшемуся
на бой за родину молодому воину, из которого вышел вождь народа итальянского; в то время, как, окруженный друзьями, он смотрел
на плакавшего бедняка-изгнанника, повторявшего свое «ныне отпущаеши», и сам чуть не плакал — в то время, когда он поверял нам свой тайный ужас перед будущим, какие-то заговорщики решили отделаться, во что б ни стало, от неловкого гостя и, несмотря
на то, что в заговоре участвовали люди, состарившиеся в дипломациях и интригах, поседевшие и падшие
на ноги в каверзах и лицемерии, они
сыграли свою игру вовсе не хуже честного лавочника, продающего
на свое честное слово смородинную ваксу за Old Port.
В это время я ясно припоминаю себя в комнате больного. Я сидел
на полу, около кресла,
играл какой-то кистью и не уходил по целым часам. Не могу теперь отдать себе отчет, какая идея овладела в то время моим умом, помню только, что
на вопрос одного из посетителей, заметивших меня около стула: «А ты, малый, что тут делаешь?» — я ответил очень серьезно...
Весь этот вечер проходил оживленно и весело, а для меня в нем осталось несколько мелких, почти ничтожных эпизодов, значение которых выделилось даже не сразу, но которые остались в памяти навсегда. Так, когда
играли в прятки, я наткнулся
на кого-то из прятавшихся за дверью в темноватом углу отцовского кабинета. Когда я приоткрыл дверь, — передо мной
на полу сидела небольшая фигурка, отвернувшая голову. Нужно было еще угадать, кто это.
Бывало — зайдет солнце, прольются в небесах огненные реки и — сгорят, ниспадет
на бархатную зелень сада золотисто-красный пепел, потом всё вокруг ощутимо темнеет, ширится, пухнет, облитое теплым сумраком, опускаются сытые солнцем листья, гнутся травы к земле, всё становится мягче, пышнее, тихонько дышит разными запахами, ласковыми, как музыка, — и музыка плывет издали, с
поля:
играют зорю в лагерях.
Пролив, отделяющий остров от материка, в зимние месяцы замерзает совершенно, и та вода, которая летом
играет роль тюремной стены, зимою бывает ровна и гладка, как
поле, и всякий желающий может пройти его пешком или переехать
на собаках.
Когда журавль серьезен и важно расхаживает по
полям, подбирая попадающийся ему корм всякого рода, в нем ничего нет смешного; но как скоро он начнет бегать,
играть, приседать и потом подпрыгивать вверх с распущенными крыльями или вздумает приласкаться к своей дружке, то нельзя без смеха смотреть
на его проделки: до такой степени нейдет к нему всякое живое и резвое движение!
— Да известно где: у энтих сорок. Я, как огни зажгли, все под окна смотрела. Там оне… и барышня наша там,
на полу сидят, с собачкой
играют.
Он напоминал собою Макбета более, чем все современные актеры, терзающие Шекспира, и это ему было тем легче, что тут он не «
играл из себя комедии», как говорила жена Нечая, а действительно был объят страшным ужасом и, выронив пистолет, тяжело рухнулся
на пол в сильном обмороке, закончившем его безумство.
В первый день напала
на меня тоска, увеличившая мое лихорадочное состояние, но потом я стал спокойнее и целые дни
играл, а иногда читал книжку с сестрицей, беспрестанно подбегая, хоть
на минуту, к окнам, из которых виден был весь разлив
полой воды, затопившей огород и половину сада.
На поле дети
играли в мяч, было их много, и мяч был красный.
Она проснулась, охваченная дрожью. Как будто чья-то шершавая, тяжелая рука схватила сердце ее и, зло
играя, тихонько жмет его. Настойчиво гудел призыв
на работу, она определила, что это уже второй. В комнате беспорядочно валялись книги, одежда, — все было сдвинуто, разворочено,
пол затоптан.
Пол задрожал и ритмично заколыхался под тяжелым топотом ног, в такт мазурке зазвенели подвески у люстры,
играя разноцветными огнями, и мерно заколыхались тюлевые занавески
на окнах.
— Стрекоза живет по-стрекозиному, муравей — по-муравьиному. Что же тут странного, что стрекоза"лето целое пропела"? Ведь будущей весной она и опять запела в
полях — стало быть, и
на зиму устроилась не хуже муравья. А «Музыкантов» я совсем не понимаю. Неужели непременно нужно быть пьяницей, чтобы хорошо
играть, например,
на скрипке?
— Князь!.. — воскликнул старик со слезами
на глазах. — Так я его понимаю: зеленеет теперь
поле рожью, стеблями она, матушка, высокая, колосом тучная, васильки цветут, ветерок ими
играет, запах от них разносит, сердце мужичка радуется; но пробежал конь степной, все это стоптал да смял, волок волоком сделал: то и князь в нашем деле, — так я его понимаю.
В большой комнате казармы было пропасть народа: морские, артиллерийские и пехотные офицеры. Одни спали, другие разговаривали, сидя
на каком-то ящике и лафете крепостной пушки; третьи, составляя самую большую и шумную группу за сводом, сидели
на полу,
на двух разостланных бурках, пили портер и
играли в карты.
Юлия была уж взволнована ожиданием. Она стояла у окна, и нетерпение ее возрастало с каждой минутой. Она ощипывала китайскую розу и с досадой бросала листья
на пол, а сердце так и замирало: это был момент муки. Она мысленно
играла в вопрос и ответ: придет или не придет? вся сила ее соображения была устремлена
на то, чтоб решить эту мудреную задачу. Если соображения говорили утвердительно, она улыбалась, если нет — бледнела.
Свежий ветерок врывался сквозь чугунную решетку в окно и то приподнимал ткань
на престоле, то
играл сединами священника, или перевертывал лист книги и тушил свечу. Шаги священника и дьячка громко раздавались по каменному
полу в пустой церкви; голоса их уныло разносились по сводам. Вверху, в куполе, звучно кричали галки и чирикали воробьи, перелетавшие от одного окна к другому, и шум крыльев их и звон колоколов заглушали иногда службу…
Но, сколько он ни ждал, никто не пришел. По-видимому, все уже у него начеку: и
поля заскорбли, и реки обмелели, и стада сибирская язва посекла, и письмена пропали, — еще одно усилие, и каторга готова! Только вопрос: с кем же он устроит ее, эту каторгу? Куда он ни посмотрит — везде пусто; только"мерзавцы", словно комары
на солнышке, стадами
играют. Так ведь с ними с одними и каторгу устроить нельзя. Потому что и для каторги не ябедник праздный нужен, а коренной обыватель, работяга, смирный.
Играли долго, пили много. Поздно ночью в буфете Гудаевский внезапно подскочил к Передонову, без всяких объяснений ударил его по лицу несколько раз, разбил ему очки и проворно удалился из клуба. Передонов не оказал никакого сопротивления, притворился пьяным, повалился
на пол и захрапел. Его растолкали и выпроводили домой.
На сизой каланче мотается фигура доглядчика в розовой рубахе без пояса, слышно, как он, позёвывая, мычит, а высоко в небе над каланчой реет коршун — падает
на землю голодный клёкот. Звенят стрижи, в
поле играет на свирели дурашливый пастух Никодим. В монастыре благовестят к вечерней службе — из ворот домов, согнувшись, выходят серые старушки, крестятся и, качаясь, идут вдоль заборов.
Заходило солнце, кресты
на главах монастырских церквей плавились и таяли, разбрызгивая красноватые лучи; гудели майские жуки, летая над берёзами, звонко перекликались стрижи, кромсая воздух кривыми линиями
полётов, заунывно
играл пастух, и всё вокруг требовало тишины.
Он начал засматриваться
на девушек. Это было сразу замечено, и городские женихи не однажды обидно и зло смеялись над ним. Почти каждый раз, когда он выходил в
поле, где молодёжь
играла в лапту, горелки и шар-мазло, его награждали насмешливыми советами...
По дороге храбро прыгают лощёные галки, не боясь человечьих голосов, влетают
на заборы и кричат о чём-то. Далеко в
поле бьёт коростель, в слободе
играют на гармонике, где-то плачет ребёнок, идёт пьяный слесарь Коптев, шаркая плечом о заборы, горестно всхлипывает и бормочет...
На монастырской колокольне в край колокола била ветка липы, извлекая из меди радостно стонущий звук; в
поле тревожно
играл пастух, собирая стадо, — там уже метались белые молнии, плавал тяжкий гул грома.
На улице весело кричали дети, далеко в
поле играл пастух, а в монастыре копали гряды и звонкий голос высоко вёл благодарную песнь...
Уже дважды падал мокрый весенний снег — «внук за дедом приходил»; дома и деревья украсились ледяными подвесками, бледное, но тёплое солнце марта радугой
играло в сосульках льда, а заспанные окна домов смотрели в голубое небо, как прозревшие слепцы. Галки и вороны чинили гнёзда; в
поле, над проталинами, пели жаворонки, и Маркуша с Борисом в ясные дни ходили ловить их
на зеркало.
Проехав версты две, они очутились при въезде в темный бор; дорога шла опушкою леса; среди частого кустарника, подобно огромным седым привидениям, угрюмо возвышались вековые сосны и ветвистые ели;
на их исполинских вершинах, покрытых инеем,
играли первые лучи восходящего солнца, и длинные тени их, устилая всю дорогу, далеко ложились в чистом
поле.
Отерев мокрые пальцы свои о засученные
полы серой шинели, Ваня прошел мимо детей, которые перестали
играть и оглядывали его удивленными глазами. Ребятишки проводили его до самого берега. Два рыбака, стоя по колени в воде, укладывали невод в лодку. То были, вероятно, сыновья седого сгорбленного старика, которого увидел Ваня в отдалении с саком
на плече.
На террасу отеля, сквозь темно-зеленый полог виноградных лоз, золотым дождем льется солнечный свет — золотые нити, протянутые в воздухе.
На серых кафлях
пола и белых скатертях столов лежат странные узоры теней, и кажется, что, если долго смотреть
на них, — научишься читать их, как стихи, поймешь, о чем они говорят. Гроздья винограда
играют на солнце, точно жемчуг или странный мутный камень оливин, а в графине воды
на столе — голубые бриллианты.
Но порой — особенно во дни неудач — эта грусть перерождалась у Ильи в досадное, беспокойное чувство. Курочки, коробочки и яички раздражали, хотелось швырнуть их
на пол и растоптать. Когда это настроение охватывало Илью, он молчал, глядя в одну точку и боясь говорить, чтоб не обидеть чем-нибудь милых людей. Однажды,
играя в карты с хозяевами, он, в упор глядя в лицо Кирика Автономова, спросил его...
Вася. Чудеса! Он теперь
на даче живет, в роще своей. И чего-чего только у него нет! Б саду беседок, фонтанов наделал; песельники свои; каждый праздник полковая музыка
играет; лодки разные завел и гребцов в бархатные кафтаны нарядил. Сидит все
на балконе без сертука, а медали все навешаны, и с утра пьет шампанское. Круг дому народ толпится, вес
на него удивляются. А когда народ в сад велит пустить, поглядеть все диковины, и тогда уж в саду дорожки шампанским
поливают. Рай, а не житье!
Долго стояли они, пораженные величием Изорина в шляпе Карла Моора с огромными
полями и осанкой высокого юноши Белова, важничавшего перед встречными своей красно-желтой кофтой из блестящей парчи, в которой еще
на днях Бессонова
играла сваху в «Русской свадьбе».
К последнему разу Черномор напился до бесчувствия; его положили
на земляной
пол уборной и
играли без Черномора.
В большом доме напротив, у инженера Должикова
играли на рояле. Начинало темнеть, и
на небе замигали звезды. Вот медленно, отвечая
на поклоны, прошел отец в старом цилиндре с широкими загнутыми вверх
полями, под руку с сестрой.
Дожди наконец перестали, земля высохла. Встанешь утром, часа в четыре, выйдешь в сад — роса блестит
на цветах, шумят птицы и насекомые,
на небе ни одного облачка; и сад, и луг, и река так прекрасны, но воспоминания о мужиках, о подводах, об инженере! Я и Маша вместе уезжали
на беговых дрожках в
поле взглянуть
на овес. Она правила, я сидел сзади; плечи у нее были приподняты, и ветер
играл ее волосами.
Я начал опять вести свою блаженную жизнь подле моей матери; опять начал читать ей вслух мои любимые книжки: «Детское чтение для сердца и разума» и даже «Ипокрену, или Утехи любословия», конечно не в первый раз, но всегда с новым удовольствием; опять начал декламировать стихи из трагедии Сумарокова, в которых я особенно любил представлять вестников, для чего подпоясывался широким кушаком и втыкал под него, вместо меча, подоконную подставку; опять начал
играть с моей сестрой, которую с младенчества любил горячо, и с маленьким братом, валяясь с ними
на полу, устланному для теплоты в два ряда калмыцкими, белыми как снег кошмами; опять начал учить читать свою сестрицу: она училась сначала как-то тупо и лениво, да и я, разумеется, не умел приняться за это дело, хотя очень горячо им занимался.
Наружу зима, а в комнатках весна и осень, цветы цветут, и
на блестящем
полу, золотых пятнах солнечных, хочется
играть как котенку.
На третий день
играл я
на полуС моим мальчишкой.
Таким образом, Бешметев узнал, что Юлия целый вечер говорила по-французски с гувернером, что этот гувернер
играл на фортепьянах, а Юлия Владимировна слушала, что, наконец, m-r Мишо провожал ее верхом до самых воротец в озимое
поле.
Павел не решался
играть ни в бостончик, ни в банк, говоря, что он ненавидит карты. Михайло Николаич от скуки принялся было возиться с Костей
на полу, но и это запретил приехавший доктор, говоря, что шум вреден для больной. Масурову сделалось невыносимо скучно, так что он вышел в гостиную и лег
на диван. Павлу, который обыкновенно очень мало говорил с зятем, наконец сделалось жаль его; он вышел к нему.
"Молодые отрасли женского
пола", — как их батенька называли
на штатском языке, а просто «панночки», или — как теперь их зовут «барышни», выходили из дому и располагались
на призбах
играть в разные игры.
Пока так занималась молодость женского
пола, в то время панычи, тут же,
на дворе между собою боролись, бегали"
на выпередки"(взапуски),
играли в мяч,"в скракли"…
Коновалов растянулся
на полу пекарни и скоро заснул. Я лежал
на мешках с мукой и сверху вниз смотрел
на его могучую бородатую фигуру, богатырски раскинувшуюся
на рогоже, брошенной около ларя. Пахло горячим хлебом, кислым тестом, углекислотой… Светало, в стекла окон, покрытые пленкой мучной пыли, смотрело серое небо. Грохотала телега, пастух
играл, собирая стадо.
17)
На стр. 89. Юродивый
играет на песчаной косе с ребятишками; это невозможно: тогда все было еще покрыто льдом, снегом и прибывшею,
полою водою.